Враги. История любви - Страница 94

— Она уснула в такси! Вы ее сын, да?

— А где Маша? — спросила женщина.

— Она скоро придет.

— Позовите врача!

Герман спустился на несколько ступенек, которые отделяли его от Шифры-Пуи. Она смотрела на него застывшим строгим взглядом, пока Герман пытался взять ее под руку и помочь подняться по лестнице. Он спросил:

— Позвать врача?

Шифра-Пуа вздрогнула и отрицательно покачала головой.

Герман, пятясь, вошел в квартиру. Таксист подал ему сумку Шифры-Пуи и корзину, которую Герман сразу не заметил. Должно быть, тот держал ее за спиной. Таксист потребовал расплатиться, и Герман заплатил ему из своих денег. Шифру-Пую повели в темную спальню. Герман нажал на выключатель, но воры и здесь вывинтили лампочки. Таксист спросил, почему не зажигается свет, а женщина ушла за лампочкой к себе в квартиру. Шифра-Пуа начала жалобно:

— Почему так темно? Где Маша? Горе мне, горе!

Соседка вернулась с лампочкой в руках. Таксист оставил Шифру-Пую на Германа и уехал. Шифра-Пуа дрожала, Герман держал ее за руку и за плечо, а соседка тем временем вкручивала лампочку. Шифра-Пуа взглянула на кровать и спросила почти здоровым голосом:

— А где белье?

— Пойду принесу подушку и простынь, — сказала соседка.

— Прилягте пока так.

Герман подвел Шифру-Пую к кровати. Он почувствовал под руками вибрацию ее дергающегося тела. В последнее мгновенье она повисла на Германе, тот поднял ее и положил на матрас. Соседка уже вышла. Шифра-Пуа стонала, ее лицо позеленело и сморщилось. Она лежала на боку, словно лишившись чувств от боли. Соседка вернулась с подушкой и простыней.

— Нужно срочно вызвать «скорую».

В этот момент с лестницы послышались шаги. Вошла Маша. В одной руке она держала платья на вешалке, в другой — мешок с бельем. Прежде чем она вошла в комнату, Герман крикнул в открытую дверь:

— Мама здесь!

Маша остановилась:

— Пешком пришла?

— Она больна.

Маша сунула Герману платья и белье. Он положил все на стол. Герман услышал, как Маша ругает мать, кричит на нее. Он прекрасно понимал, что нужно позвать врача, но не знал, как это сделать по телефону. Соседка вышла из спальни. Герман вернулся к себе в комнату, он стоял тихо и слушал, как женщина твердит в телефон:

— Полицию? Откуда я вам возьму полицию? Женщина может умереть!

— Врача, врача! Она умирает, умирает! — крикнула Маша. — Герман, где ты?

— Я здесь. Что делать?

— Она умрет. Она убила себя, сволочь… Все как назло!..

И Маша разразилась рыданиями, такими же, что Герман слышал в телефонной трубке, когда Маша сообщила ему об ограблении. Она причитала не своим голосом, по-кошачьи, невероятно примитивно, словно от горя превратилась в хищное животное. Ее лицо скривилось, она рвала на себе волосы, топала ногами, подскакивала к Герману, будто нападая на него. Герман попятился назад. Соседка в оцепенении прижимала к груди телефонную трубку. Маша завыла:

— Ты хотел этого! Вы оба этого хотели!.. Враги! Кровожадные враги!..

Маша закашлялась и согнулась, словно вот-вот упадет. Соседка выронила трубку, схватила Машу за плечи и начала трясти, как поступают с подавившимся ребенком, чтобы тот не задохнулся.

— Убийца!

Маша не кричала, а, скорее, рычала.

Глава десятая

I

Всё произошло быстро. Врач, тот самый, что осматривал Машу во время ее ложной беременности, сделал Шифре-Пуе укол. Потом приехала «скорая помощь», и ее забрали в больницу. Маша поехала с ней. Через несколько минут кто-то постучал в дверь. Это был полицейский. Герман сообщил ему, что Шифру-Пую уже увезли в больницу, но оказалось, что его приход связан с ограблением. Вора-пуэрториканца, по-видимому, нашли. Надо было пойти опознать украденное. Полицейский спросил у Германа его имя, адрес, хотел выяснить его связь с живущей в квартире семьей. Он занес всю эту информацию в протокол. Герман говорил, заикаясь. Он был бледен. Полицейский поглядел на него с подозрением и спросил, когда он приехал в Америку и есть ли у него гражданство. Наступил вечер, во всей квартире, кроме спальни, не было света. Соседка предусмотрительно забрала подушку и простыни. Герман ждал Машиного звонка из больницы, но прошло два часа, а телефон молчал. Шифра-Пуа уже умерла? Или лежит в агонии? «Во всем виноват я, — говорил себе Герман. — Маша права. Я убийца…»

Он выкрутил лампочку в спальне и хотел отнести ее к себе в комнату, но наткнулся на косяк и услышал, как зазвенела нить накала. Он вкрутил лампочку в светильник у своей кровати, но она уже не работала. Герман пошел на кухню поискать спички и свечку, но ничего не нашел. Он стоял у окна и смотрел на ночное небо. Дерево, каждый листок которого еще недавно светился на солнце, теперь застыло в темноте. Одна-единственная звезда сверкала на пламенеющем небе. Кошка прошла по двору осторожными шажками и залезла в дыру между грудой металлолома и мусорными баками. Откуда-то издали доносились крики, скрежет и приглушенный гул железной дороги. И хотя Герман годами жил с ощущением отчаяния, на сей раз его охватила такая тоска, которой он — так ему казалось — раньше никогда не испытывал. Теперь ему повсюду будет мерещиться Машин крик: «Убийца!» Любовь или страсть, которую они испытывали друг к другу, больше никогда не станет такой, как прежде. Побег Шифры-Пуи вслед за дочерью в Нью-Йорк и связанная с ним болезнь несли в себе протест и проклятие, от которых невозможно избавиться. Герман больше не мог оставаться в этой пустой обворованной темной квартире. К нему вернулись детские страхи. Воры могут возвратиться. Или родственники арестованного пуэрториканца могут прийти мстить. Если Шифра-Пуа умерла, ее дух может потревожить Германа. Он так и не смог перестать верить в чертей, бесов, призраков и привидения. Или может, он просто боялся их. Герман часто отчетливо ощущал, как они следуют за ним по пятам, подстерегают его повсюду, вытворяют свои фокусы. Иначе его жизнь не была бы такой запутанной. Герману показалось, что звонит телефон, он бросился к аппарату, но никто не ответил. Он открыл входную дверь — за ней никого не было.