Поезд подъехал к Канал-стрит, и Герман вскочил. Он пообещал Маше, что позвонит и приедет к ней в Бронкс как можно скорее. В спешке он прыгал через ступеньки. Он выскочил на улицу и побежал к магазину, но Тамары там не было. Видимо, она ушла домой. Герман открыл магазин с одной целью — позвонить в квартиру реб Аврома-Нисона Ярославера и объяснить Тамаре, что он опоздал. Он набрал номер, но Тамара не ответила. Кто-то вошел в магазин, и Герман узнал Нэнси Избель. Она сказала:
— Я проезжала мимо и как раз нашла место для парковки. Я хочу еще порыться в ваших книгах.
Герман хотел ей сказать, что скоро оставит торговлю в магазине, но решил не вдаваться в детали. Он хорошо понимал, что Нэнси приехала за ним, а не за книгами, и в который раз удивился тому, что женщины в нем находят. У Германа было только одно объяснение: все дело в печали, которая отражается на его лице, в его отказе мириться с мироустройством. Те, кого он притягивал, слеплены из того же теста, что и он сам, — люди из распавшихся семей, сироты, вдовы, богоискатели, смятенные души. Герман смотрел, как Нэнси листает книгу, он узнал сочинение Ишайи Горовца. Она подняла брови, видимо пытаясь прочитать цитату из Гемары или Зогара, и спросила:
— Что это? Древнееврейский? Арамейский?
— Смесь того и другого.
— Вы плохо выглядите. Что произошло с вами этой ночью?
— Ничего особенного.
— Вчера я пришла домой и нашла письмо от моей тети в Вермонте. Она больна, при смерти. Я должна ехать к ней.
— Где она живет?
— Где-то на заброшенной ферме, недалеко от озера Шамплейн. Она старая дева, понятное дело.
— Почему она не вышла замуж?
— Она любила одного человека, но тот женился на другой. В семье моей матери только и делают, что ищут повод для трагедии, и всегда находят…
Нэнси Избель снова нашла книгу, которая ее заинтересовала, и захотела ее купить. На этот раз она сняла с полки «Сефер Разиель», а недостатка в деньгах она, по всей видимости, не испытывала. По материнской линии она происходила из богатой семьи. Герман попытался еще раз позвонить Тамаре, но никто не ответил. Должно быть, она поехала сортировать пуговицы. Герман прикинул, что Маша должна была уже доехать до дома, и позвонил ей. Телефон звонил долго, но никто не отвечал. Герман хотел уже положить трубку, когда он услышал Машин голос. Она что-то восклицала и рыдала. Вначале Маша выкрикивала отдельные слова, но Герман не мог понять, о чем она говорит. При этом она плакала и ругалась. Потом Герман услышал, как она стонет:
— Меня ограбили! У нас все украли! Ничего не оставили, кроме голых стен.
— Когда это случилось?
— Откуда мне знать? Воры, бандиты, убийцы, нацисты!.. Это все твоя вина!.. Твоя! О Боже, почему я не сгорела с другими евреями?
И Маша разразилась истерическим плачем.
— Ты сообщила в полицию?
— Чем поможет полиция? Они сами воры!
— Что я могу сделать?
— Где ты там? Приезжай сюда!.. Негодяй, убийца!..
И Маша повесила трубку. Герману показалось, что он все еще слышит ее плач. Нэнси Избель прислушалась:
— Что-то случилось?
— Я должен сейчас же закрыть магазин и ехать в Бронкс.
— Как вы поедете? Давайте я отвезу вас на машине.
В последний момент в лавку зашел ешиботник, но Герман сказал ему, что магазин закрывается. Тот увидел в окне брошюру со стихом из Книги Притч и комментарием Виленского гаона. Он не хотел отступать, и Герман продал ему книжечку за пятьдесят центов. Машина Нэнси Избель стояла недалеко от лавки. Она взяла «Книгу ангела Разиеля» и хотела заплатить, но Герман отказался брать с нее деньги. Нэнси попыталась засунуть ему в карман два доллара, но Герман вынудил ее взять их обратно. Через несколько минут езды Нэнси сказала:
— Я от природы любопытный человек, поэтому я спрошу: почему вы упомянули полицию?
— Моих знакомых ограбили. В Бронксе, куда мы едем.
— Да, в Нью-Йорке полно воров. У них не было страховки?
— Наверное, нет.
— Кто они? Ваши родственники?
— Мать и дочь. Мать в санатории, а дочь только что вернулась оттуда.
— Беженцы, да?
— Жертвы нацистов.
— Может быть, я могу помочь?
— Как? Нет, вы ничем не поможете. Вы помогаете мне тем, что подвозите меня на машине.
— Мне это приятно. Вы для меня — первый человек, знающий еврейскую культуру, так сказать, изнутри. Профессора и даже некоторые реформистские раввины, с которыми я встречалась, понимают эти проблемы поверхностно. Для них это не более чем материал для получения докторской степени. Я невежда, но, по крайней мере, я восприимчива. Каждая новая идея, новая перспектива вызывают во мне бурю, даже если я в это не верю. Вчера я читала ваши книги до поздней ночи. В оригинале все звучит совсем иначе, можно ощутить авторское вдохновение. Возьмите слова «Эйн соф», их невозможно перевести. А такое выражение, как «Швират а-келим». Удивительно! Что у них украли?
— О, наверное, пару платьев, белье.
— У меня целая гора платьев и слишком много белья. Раз в две недели я выбрасываю целые мешки или звоню в Армию спасения, они присылают курьера. Если бы ваши знакомые, кем бы они ни были, согласились, я бы им отдала немало вещей.
— Они не возьмут. Это гордые люди.
— Гордым людям тоже нужна одежда. Что это за мир? Если всё идет от Бога, является эманациями, так сказать, Его существа, Его света, кто тогда эти низкие твари, которые врываются в дом к бедняку и крадут его жалкое имущество? Во мне кровь закипает, когда я думаю об этом. Да, а нацисты? Они могут быть частью божества?