— Я ухожу. Доброго дня.
— Мы можем остаться друзьями. Раввин — человек грубый, но он любит людей. Ему бы хотелось сблизиться с вами. У него много связей, он щедрый человек. Он разозлился на меня, потому что я не хотел интерпретировать первый раздел Книги Бытия как текст об электронике и телевидении, но он найдет кого-нибудь другого. В душе он «янки», в ответ на любой вопрос выписывает чек. Когда попадет на тот свет и будет давать отчет перед Богом, тоже вытащит свою чековую книжку. Но как говорила моя бабушка Райце: «У савана нет карманов»…
Телефон звонил, но Герман не поднимал трубку. Он посчитал количество звонков и вновь принялся за Гемару. Он уселся за убранный стол с ермолкой на голове и принялся читать нараспев, как когда-то в синагоге в Цевкуве:
«Мишна. И вот работы, которые выполняет жена для своего мужа: она мелет, печет, стирает белье, готовит, кормит ребенка, стелет постель и прядет шерсть. Если жена приводит с собой служанку, то она не мелет, не печет и не стирает, если она приводит двух, то она не готовит и не кормит ребенка, если трех, то она не стелет постель и не прядет шерсть, если четырех, то она сидит в гостиной. Рабби Элиезер говорит: даже если она приводит сто служанок, муж заставляет ее прясть шерсть, потому что безделье приводит к легкомыслию. Гемара: разве она мелет, ведь этим занимается вода? Но это означает: она готовит зерно для помола. Может быть, она мелет ручной мельницей? Это мнение не совпадает с мнением рабби Хии, потому что рабби Хия говорит: жена существует только ради ее красоты, жена существует только для рождения детей; потом рабби Хия говорит: жена существует только для красоты; потом рабби Хия говорит: всякий, кто хочет, чтобы его жена была красива, должен одевать ее в лён; всякий, кто хочет, чтобы его дочь была мудра, должен кормить ее молодыми цыплятами и молоком до тех пор, пока она не вступит в возраст зрелости…»
Телефон зазвонил снова, на этот раз Герман уже не считал звонки. Он порвал с Машей. Он принял праведное решение покончить с греховным миром, в котором погряз, с тех пор как отдалился от Бога, Торы и еврейской традиции. Прошлой ночью он проанализировал поведение современного еврея, и, в частности, свое собственное. Каждый раз Герман приходил к одному и тому же выводу: если еврей хоть на шаг отступает от Шулхан Аруха, он погружается в сферу низменного — фашизм, большевизм, убийства, супружеская неверность, ложь. Что может удержать Машу от ее нынешнего поведения? Чего следует избегать Леону Торчинеру? Кто и что исправит евреев, работавших на ГПУ, бывших капо, ворами, спекулянтами и доносчиками?
Какой философ смог бы воспрепятствовать погружению Германа в болото, в котором тот сейчас оказался? Ни Беркли и ни Юм, ни Спиноза и ни Лейбниц, ни Гегель и ни Шопенгауэр, ни Ницше и ни Гуссерль. Все они проповедовали некую мораль, но ее сила, ее мощь была недостаточной для того, чтобы противостоять искушению. Можно быть последователем Спинозы и нацистом; можно увлекаться гегельянской феноменологией и работать на Сталина; можно верить в монады, в мировую душу, в слепую волю, в европейскую культуру, в трансцендентальный субъективизм и при этом совершать преступления.
Ночью, лежа в постели, Герман размышлял: он обманывает Машу, Маша обманывает его. У обоих были одинаковые мотивы: за несколько лет нужно получить от жизни все, потому что скоро придет смерть, ночь, угасание жизненных сил, вечность без воздаяния, без наказания, без желаний. За этим мировоззрением скрывались разочарование, обман и принцип «кто сильней, тот и прав».
Избежать этого можно, только обратившись к вере в Бога. А к чьей вере обращаться ему, Герману? Не к вере же тех, кто во имя Господа создали инквизицию, устраивали крестовые походы и кровавые войны. Для него, для Германа, есть только одно прибежище — обратно к Торе, к Талмуду, к Шулхан Аруху, к еврейским книгам. Он сомневается? Разве те, кто сомневаются в существовании кислорода, не дышат? Разве те, кто не признают наличие гравитации, отказываются ходить по земле? Если он, Герман, задыхается без Бога и без Торы, он должен служить Богу и читать Тору… И Герман, раскачиваясь, продолжал нараспев: «И она… кормит ребенка». Мишна не следует школе Шамая, потому что мы учим: если женщина поклялась не кормить ребенка, говорит школа Шамая, она вынимает грудь у него изо рта. А школа Гилеля говорит: муж принуждает ее, и она кормит ребенка…
Снова зазвонил телефон. Ядвига вошла на кухню. В одной руке она держала утюг, в другой — кастрюлю с водой.
— Почему ты не отвечаешь на звонок? — спросила она.
— Я больше не буду отвечать на звонки в праздники. А если ты хочешь стать еврейкой, не гладь белье в Шмини Ацерет.
— Это ты пишешь в субботу, а не я.
— Я больше не буду писать в субботу. Если мы не хотим стать нацистами, мы должны служить Богу.
— Пойдешь со мной сегодня на «куфес».
— Надо говорить «акуфес», а не «куфес». Я пойду с тобой. Сходи в микву, если хочешь быть настоящей еврейкой.
— Я сделаю все, что ты скажешь.
— Пусть будет так. Эйзе иша кшейра аойса роацон баала — какая женщина чиста? Та, которая исполняет волю своего мужа.
— Когда ты сделаешь из меня еврейку?
— Я поговорю с раввином. Я начну учить тебя молитвам.
— У нас будет ребенок?
— Если на то будет воля Божья…
Ядвига покраснела, ее глаза загорелись. Она была вне себя от радости.
— А что делать с утюгом?
— Отложи его до конца праздника…