Враги. История любви - Страница 28

Именно потому, что Герман жил с нееврейкой, его так радовали субботние свечи, субботняя хала, изюм на Новолетие, бокал субботнего вина, пасхальная трапеза, оладушки из мацы. Шифра-Пуа знала, что Герман сведущ в галахе и часто задавала ему вопросы. Мы помыли вместе молочную ложку с мясной вилкой… Свеча капнула на кастрюлю… В курице не было желчи… И Герман отвечал:

— Попробуйте на вкус печень, она горькая?

— Да, горькая.

— Если горькая, значит, курица кошерная.

II

Пока Герман ел картошку со щавелевыми щами, Маша спросила:

— Ой, я совсем забыла. Что за родственник у тебя отыскался?

У Германа кусок застрял в горле. Он уже забыл имя, которое сообщил Маше по телефону. Привыкший к импровизациям, он начал без подготовки:

— Да, отыскался у меня родственник. Я и не знал, что он жив.

— Он или она?

— Я же тебе сказал: родственник.

— Ты многое говоришь. Кто он? Откуда?

В этот момент Герман вспомнил имя, которое придумал, — Файвл Лембергер.

— И кем он тебе приходится? — спросила Маша.

— Родня по маминой линии.

— Кем?

— Он сын брата моей матери.

— Девичья фамилия твоей мамы Лембергер?

— Да, Лембергер.

— Кажется, ты называл другую фамилию.

— Ничего я не называл.

— До этого ты сказал, что ему около шестидесяти, как у тебя может быть такой старый двоюродный брат?

— Мама была самой младшей. Дядя был на двадцать лет старше нее.

— А как звали дядю?

— Тевье.

— Как? Тевье? Сколько лет было твоей матери, когда она погибла?

— Лет пятьдесят.

— Раз так, твоему дяде Тевье было семьдесят. Как у человека семидесяти лет может быть сын, которому за шестьдесят?

— Не забывай, что уже прошли годы после их смерти.

— Сколько лет? Расчеты не совпадают. Приехала твоя прежняя любовь, которая так сильно по тебе соскучилась, что дала объявление в газете. Зачем ты вырвал объявление? Испугался, как бы я не увидела имени и номера телефона? Я купила еще одну газету и пометила для себя и имя, и номер. Я скоро позвоню и узнаю правду. В этот раз ты с треском провалился! — сказала Маша. Ее глаза смотрели со смешанным выражением ненависти и удовлетворения.

Герман отставил тарелку.

— Звони хоть сейчас, и конец расспросам! — сказал он. — Давай звони! Мне невыносимы твои отвратительные обвинения!

У Маши поменялось выражение лица.

— Позвоню, когда захочу. Ешь, картошка остынет.

— Если ты мне не доверяешь, наши отношения совершенно бессмысленны.

— Да, бессмысленны. Вся моя жизнь сплошной абсурд. Но картошку тебе все равно придется съесть. Да, раз уж он сын брата твоей мамы, почему ты назвал его дальним родственником? С каких пор двоюродный брат — это дальний родственник?

— Для меня все родственники дальние.

— Расскажи об этом своей бабушке! У тебя есть эта девка, у тебя есть я, но вот возвращается какая-то холера из Европы, и ты бросаешь меня и бежишь ей навстречу. У нее может быть даже сифилис…

Шифра-Пуа подошла к столу:

— Что ты не даешь ему поесть?

— Мама, не вмешивайся! — раздраженно отозвалась Маша.

— Я не вмешиваюсь. Все равно ты меня не спрашиваешь. Разве ты ценишь мое мнение? Не нападай на него с упреками. Попадет, не дай Бог, не в то горло. Я знаю случай, как один человек, упаси Боже, так подавился из-за…

— У тебя на все найдется история! Он лгун, жулик, хуже некуда. У него даже мозгов не хватает на то, чтобы нормально соврать. — Маша обращалась одновременно и к маме, и к Герману. Ее рот скривился, в глазах появились зеленые огоньки, как у кошки.

Герман подцепил ложкой маленькую картофелину — круглую, молодую, мокрую от масла, обсыпанную укропом. Ему захотелось положить ее в рот, но он сдержался. «Ну, вот и пришел конец», — пронеслось у Германа в голове. Он получил обратно жену и потерял любовницу. Такой фокус проделала с ним судьба. «Гениальный ход», — подумал Герман, как будто бы он играл с судьбой партию в шахматы.

Герман заранее составил в мыслях историю про встречу с родственником во всех подробностях, позабыв лишь о том, что его память никуда не годится. Как говорится, у лгуна короткая память. Теперь он оказался в безвыходном положении. «Что ж, выбора нет, надо бежать», — подумал Герман. Краем ложки он разделил пополам нежную картофелину. Все вокруг стало серым, исполненным разочарования. «Рассказать ей правду?» — спрашивал себя Герман, но изнутри, из темноты его собственного «я» ответа не следовало. Он вспомнил древнееврейское выражение: «овед эйцес». Да, он оказался абсолютно беспомощен.

Несмотря на всю сложность положения, Герман был странно спокоен. Это было спокойствие преступника, схваченного за руку и знающего, что наказание неизбежно.

— Так почему ты не звонишь? — сказал Герман.

— Ешь, я сейчас принесу фрикадельки.

Герман жевал картошку и чувствовал, как каждый кусочек наполняет его жизненной силой. Сегодня он пропустил обед и, вероятно, похудел, потерял много энергии от того, что с ним произошло. Теперь у него появилось странное ощущение, что он приговорен к смерти и ест в последний раз перед казнью. Маша скоро узнает правду. Рабби Лемперт наверняка уже решил выгнать его с работы. Он, Герман, остался с какими-то двумя долларами в кармане. Что делать? Какую работу искать? Он не справится даже с мытьем посуды в ресторане. Перестав писать статьи для раввина, он подохнет с голоду. Такие, как он, не способны даже быть иждивенцами. Его обман раскроется при первом же расследовании.